К списку
Вислава Шимборска. В честь моей сестры
С Виславой Шимборской я познакомился в 1997 году на фестивале в Кракове. По пути домой, лёжа на полке поезда "Варшава—Москва", начал переводить (у меня была её билингва, польско/английская). Кое-какие переводы были опубликованы в журнале "Новая Юность" и сохранились. Остальное исчезло вместе с моим старым сайтом и старым компьютером. Я бы не назвал эти тексты переводами в точном смысле. Это, скорее, переложения в русле традиции "поэт переводит поэта".

В ЧЕСТЬ МОЕЙ СЕСТРЫ
Моя сестра не пишет стихи
и вряд ли она вдруг начнет писать их.
Она вся в мать — та тоже не писала стихов,
а также в отца, который, как и мать, не писал стихов.
Мне очень хорошо под крышей её дома:
муж моей сестры скорее умрет, чем станет писать стихи.
И несмотря на то, что я начинаю повторяться,
правда заключается в том, что никто из моих родственников
никогда не писал стихи.
В ящиках письменного стола моей сестры нет старых стихов,
а в её сумочке вы не найдете новых.
Когда моя сестра приглашает меня на обед,
я знаю — она не будет читать мне свои стихи.
Её супы прекрасны и без этого,
и её кофе никогда не прольется на рукопись.
Есть много семей, где никто никогда не писал стихи,
но, как говорится, в семье не без урода: поэзия,
если она случается, начинает протекать сквозь поколения,
образуя водовороты, в которых может погибнуть любое
семейное счастье.
У моей сестры не так уж плохо с устной речью,
но её письменное наследие состоит лишь из открыток,
которые она пишет в отпуске, каждый год обещая,
что когда она вернется, ей будет
так много
много
много,
что рассказать мне.
СЛОВАРНЫЙ ЗАПАС
La Pologne? La Pologne? Ведь там ужасно холодно, не правда ли? спросила она и вздохнула с облегчением: когда так много путешествуешь, проще всего говорить о погоде.
«Мадам! – хотела сказать я. – В моем краю поэты пишут стихи в варежках. Я не говорю, что они никогда не снимают рукавиц – снимают, особенно когда теплая луна – просто их чтение смахивает на кашель, поскольку только кашель звучит громче штормового ветра. В стихах они славят простую жизнь охотников на моржей. Наши классицисты вырезают свои оды чернильными ледышками на снежном насте. Остальные – прежде всего наши декаденты – оплакивают судьбу не слезами, а белыми снежинками. Тот, кто решил утопиться, должен взять с собой ледоруб – ему придется прорубить толстый слой льда над водой. Такие дела, милая моя мадам…»
Так я хотела сказать. Но, к сожалению, забыла, как по-французски будет «морж». И была не уверена в «ледорубе».
«La Pologne? La Pologne? Ведь там ужасно холодно, не правда ли?»
«Pas du tout» - ответила я ледяным тоном.
ВОКЗАЛ
Я не приехала в город N.строго по расписанию.
Как я тебя и предупреждала
в моих неотправленных письмах.
В общем, ты мог не приходить
в назначенное мною время.
Поезд подошел к третьей платформе.
Вышло много народу.
И мое отсутствие присоединилось
к потоку в сторону выхода в город.
Сразу несколько женщин бросились
чтобы занять мое место
в этой толпе.
Кто-то подбежал к одной из них.
Я никогда не видела его прежде.
Но она — она узнала его
сразу же.
И пока они целовались
чужими губами,
с перрона исчез чемодан.
Не мой чемодан.
Итак, вокзал города N.
сдал на “отлично” экзамен
на предмет объективного бытия.
Целое по-прежнему было на своем месте.
Фрагменты мелькали
на обозначенных линиях.
Каждая встреча состоялась
тогда, когда была запланирована.
На недосягаемом от нас
расстоянии.
В раю с потерянным
правдоподобием.
Где же еще.
Где же еще.
Как шелестят эти маленькие
словечки.