…На четвертый день после гибели царевича Димитрия следственная комиссия, назначенная Годуновым, прибыла в Углич для выяснения обстоятельств гибели престолонаследника. Возглавлял следствие князь Василий Шуйский, материалы дошли до наших дней, сомнений в их подлинности нет. По картине, которую можно сложить из записей, восстанавливается едва ли ни поминутный ход событий рокового дня 15 мая 1591 года. Мы знаем, кто и где находился в момент гибели царевича, кто и что делал, и что видел. Показания дают разные люди и у каждого из них своя точка зрения, причем буквально. Поразительно, однако, то, с каким однообразием и вдовый поп Огурец, и постельница Марья, и истопник Юшка завершают показания. «И накололся тем ножиком сам», говорят они. «И на тот нож сам набрушился». «Да ножиком ся сам поколол». Никто не говорит «не знаю» или «плохо видел». «Показалось».
Сам, сам, сам – твердят они словно под диктовку.
Точного ответа, что произошло в Угличе, не существует, все что у нас есть это догадки и предположения. В кровавой интриге, начатой четыреста лет назад, до сих пор не поставлена точка. Но чтобы ни произошло на княжеском дворе в Угличе – убийство, несчастный случай или вообще ничего – ключ к Истории находится где-то здесь, в этом можно было не сомневается.
Младший сын Ивана Грозного и наследник престола, девятилетний Димитрий с матерью, вдовой Марией Нагой, был удален в Углич на княжение сразу по восшествии на трон Федора Иоанновича, старшего сына Ивана Грозного; Нагих отправили из Москвы накануне венчания Федора на царство; они уехали с почестями, но это была почетная ссылка. Нагие не могли не чувствовать себя униженными этим решением, тем более, что исходило оно от брата жены царя Федора, его шурина Бориса Годунова, который через сестру шаг за шагом брал дела страны в свои руки. Удаление Нагих было первой мерой по укреплению трона – чтобы младший брат не «искал» против старшего.
Царевич Димитрий был больным и страдал эпилепсией. После очередного приступа, когда царевичу стало немного легче, мать взяла его к обедне, а потом и вообще отпустила погулять на двор с «робята жыльцы», то есть с детьми прислуги. Дети играют в тычку, они подбрасывает свайку (большой заточенный гвоздь), держа его так, чтобы он перевернулся в воздухе и воткнулся в землю. Во время игры с царевичем случается новый припадок. Со свайкой в руке (или на торчащей свайке) – мальчик бьется в конвульсиях. Как это происходит, видит стряпчий Семенка Юдин, стоящий у поставца в «верхних покоях» и глазеющий в окно со скуки. Он свидетельствует, что на крики няньки царевича Василины Осиповой первой во двор выбегает мать мальчика. В этот момент окровавленный ребенок «еще бысть живу», но вместо того, чтобы спасать сына, Мария принимается колотить няньку, приговаривая «что будто се сын ее и сын Битяговского царевича зарезали».
Битяговские – государев дьяк Михаил и его сын Данило – присланы в Углич для надзора за уделом и семейством Нагих. Эти люди отвечают за благополучие и порядок княжеского двора. Однако на момент гибели царевича Битяговский с сыном обедают у себя «на подворьишке», и многие могут подтвердить это. У Битяговских алиби, они прибудут на княжий двор, только заслышав набат – вместе со всеми. Первым после Марии на месте событий оказывается ее брат и дядя царевича – Михаил. По многочисленным свидетельствам, он «пьян мертв» и еле сидит в седле. Он приказывает звонить в колокола, «чтоб мир сходился» – об этом свидетельствует стряпчий Субота, это он посылает на колокольню пономаря Огурца; на трезвон собирается толпа, это посадские люди, чернь; Михаил Нагой объявляет народу, что царевич убит и это дело царевых слуг. На дворе появляются сами «царевы слуги», отец и сын Битяговские. Первым делом они удаляются в Дьячью избу – это их «офис», где ведется делопроизводство и хранится казна. Когда Битяговский-старший выходит к толпе, Нагой призывает «бити его»; он-де со своим сыном и людьми убили царевича. Битяговский отвечает, что Михаил Нагой потому желает его смерти, что он, Битяговский, знает Михайлову тайну: что на подворье у Нагих давно живет ведун Ондрюшка. Ведовство и порча царской семьи приравнивалось к государственной измене, но то, чем Битяговский хочет спастись, только приближает гибель. Они успевают запереться в «офисе», но толпа «высекает» двери и выволакивает их на двор. Через минуту Битяговский «с люди» растерзаны, а Дьячья изба разграблена. По приказу Нагово трупы сброшены в овраг. Теперь, чтобы ни произошло с царевичем на самом деле, убийство, несчастный случай или ничего – погибли два представителя власти и Нагим ничего не остается, как выдать пьяный погром за оборону. Они понимают это через сутки-двое беспробудного пьянства, и составляют план действий. Людям Нагих приказано идти на двор Битяговских. На уже разграбленном чернью дворе они отыскивают палицу или «иное хозяйское оружие», мажут его кровью и бросают в ров на тела убитых. Другие отправлены по дорогам «вестить всяк встречны», что наследник трона царевич Димитрий зарезан и это дело рук людей Годунова – «Битяговский з сын». Таким образом Нагие торопятся распространить свою версию произошедшего – например, на дипломатическом подворье в Ярославле, куда прибывает другой брат Марии, Афанасий, и этот эпизод зафиксирован в дневниках иностранного купца и посланника.
После ознакомления с материалами следствия по делу о гибели царевича у читателя не остается сомнений, что Димитрий погиб в результате несчастного случая, который Нагие просто «представили» как убийство с целью скомпрометировать власти. Именно к такому выводу приходит комиссия во главе с Шуйским, именно за это братьев Нагих отправляют в ссылку, а мать царевича Марию постригают в монахини. За участие в пьяном бунте с грабежами и убийствами жестоко наказаны и жители Углича, и даже колокол, у которого вырван язык и отрезано ухо. Но что-то не дает нам поставить в этой истории точку, что-то отравляет нам ощущение истинности произошедшего. Что если Шуйский просто поворачивает дело так, как ему выгодно? А что выгодно Шуйскому? Почему он решает выдать дело именно за несчастный случай? Чтобы выслужиться перед Годуновым, стать полноправным членом ближнего царского круга?
Брак Ивана Грозного с Нагой не был освящен Церковью, однако в глазах народа царевич Димитрий был единственно истинным наследником трона, поскольку наследовал царство по «праву крови». А Годунов, хоть и со всеми формальностями Земского собора, и при всенародном «призывании» избранный – считался чужаком, узурпатором. Шансов против Димитрия в глазах бояр и народа у него не было. Но давайте представим само это время, девяностые годы XVI века. В окружении царя Федора Годунов только первый среди равных, он только регентствует. Царь, хоть и слаб умом, но жив-здоров, а жена его Ирина (сестра Годунова) ждет наследника. Династическому кризису взяться не с чего, царевич Димитрий и Нагие отходят со своими притязаниями на десятый план, с будущим ребенком Федора они в любом случае не смогут конкурировать. Угрозы, чтобы Годунов вдруг решил избавиться от них, они сейчас не представляют. Нагие и сами это прекрасно понимают, и призывают в Углич колдунов и гадателей, о которых вспоминает перед гибелью Битяговский – чтобы узнать, сколько царствовать Федору, например, и долго ли жить новорожденному наследнику. Что вообще ждать Нагим и сколь, или не ждать? А идти ва-банк, используя любую возможность вернуться в большую политику? Как, например, этот несчастный случай с мальчиком? Иначе Нагие просто исчезнут с политической сцены? Вряд ли Годунов не подумал об этом, ведь теперь любой несчастный случай, не говоря об убийстве, молва немедленно припишет ему. Значит, ему выгодно сделать все, чтобы ни один волос не упал с головы царевича. Скорее всего, «Угличское дело» и для Годунова было как гром среди ясного неба. Отсюда и его поспешность с комиссией Шуйского – чтобы учинить следствие, пока мысль об убийстве не укоренилась в массовом сознании. Да и потом, как это было сделать? Днем посреди княжьего двора на глазах у десятка свидетелей? Нет, невозможно. Если только это не провокация или инсценировка.
Наши догадки подобны поиску черных кошек в темной комнате, но попробуем нащупать хоть что-то – исходя из того, кому гибель мальчика была выгодна, например. Устранение царевича нейтрализовало Нагих, без главного козыря они выбывали из политической игры. Брошена тень на Годунова, теперь он вечный подозреваемый. Может быть, подсказка заключается в том, что Шуйский нарочно представил дело как несчастный случай, чтобы тем самым сыграть на стороне Бориса? Но против кого, кроме Нагих, он тогда выступил? Кого опасались и Нагие, и Годунов? Ответ прост: тех, кто после царевича ближе к трону.
Первая жена Грозного – Анастасия, мать царя Федора Иоанновича, в девичестве Захарьина – принадлежала к роду Романовых. Племянники Анастасии были двоюродными братьями царю Федору Иоанновичу и могли претендовать на престол по праву родства, а не свойства (как Годунов). В глазах русского мира право родства считалось преимущественным, а позиция Романовых, стало быть, наиболее выигрышной. Единственным, кто мог составить Романовым конкуренцию, был царевич Димитрий, по крови даже Романовы не могли обойти сына самого Грозного. Смерть Димитрия в Угличе удачно расчищало им дорогу к трону. Теперь они ближе всех к власти. Кто и что бы ни стояло за исчезновением царевича, случай или убийцы, Годунов или Романовы – Романовы одни оставались в абсолютном выигрыше. Нагие же, обвиняя Годунова, неумышленно или по сговору лили воду на романовскую мельницу – например, в расчете на будущие царские милости, когда Романовы придут к власти и вернут Нагих в Кремль. Но Шуйский почему-то отказывает и Нагим, и Романовым. Царевич погиб от несчастного случая, утверждает он. Никто не виноват, тема закрыта.
Во всей этой истории есть одна фигура умолчания и эта фигура – сам царевич. Когда происходит пьяная резня на дворе у Нагих, о нем словно забыто. Что стало с ребенком? Сколько он прожил, куда его дели? Никто из свидетелей этого «не видит», а те кто, видел – убиты. Сказано лишь, что царевича внесли в храм, а потом прибыла комиссия и его похоронили. Главные следственные действия (осмотр тела) не запротоколированы. Никто из официальных лиц мертвого тела царевича как-будто вообще не видел.
Нам все отчетливее видно этих людей. Мы словно были там, упустили только последний момент. Что-то отвлекло, но что? Воображение угодливо закрывает картину другими сценами, нам кажется, еще минута и кто-то из Нагих или Шуйских просто выйдет из той двери; что Огурец смотрит с колокольни, а в прошлогодней листве поблескивает царевичева свайка. Как это далеко и как близко. Как легко казалось распутать узел, но стоило приблизиться, и ничего не ясно. Как во сне, чем легче распахивались двери в анфиладе, тем больше их становилось. Двор, разъяренные кровью люди. Крики, звон. Но дальше каждый сочиняет свою историю и с каждой такой историей реальность все меньше просвечивает сквозь сказку. Отличить одно от другого почти невозможно, вымысел вытесняет то, что было в реальности. Они и сами верят в то, о чем рассказывают. Таково первое правило лжесвидетеля – поверить в свою легенду.
Тот, кто первым попадает в поле зрения, вряд ли главный злодей, его надо искать среди второго ряда. Но как отделить «кривых» от «прямых»? Нет, только не Годунов. Человека, который сделал себя сам, человека нового времени, человека преждевременного – объявить злодеем слишком просто. При нем ведь было и всеобщее замирение, и первые вольности. «Начаша от скорби бывшия утешатися и тихо и безмятежно житии». Уж если кто и предвосхитил Петра… и это после грозненских оргий… опора на свободное население… торговцы, ремесленники... средний класс. Нет, ненадежная опора. Даже по нашему времени – преждевременная. Требовал соблюсти все формальности. Для «выборного» царя, для того, кто неродовит, кто сделал себя сам и хочет укрепить новую, свою династию – главное законность. Годунов заставляет бояр целовать крест, что они не будут «искать власти», этот вечный страх нового человека. Чтобы никто и ни в чем не мог обвинить его, поэтому и следствие в Угличе, и дознание. Он как будто говорит боярам: вот, вот и вот. Но этим людям не важно, что случилось на самом деле. У каждого из них свой интерес, каждый принадлежит своей «фракции». Те, годуновский кружок при Федоре Иоанновиче, с которыми он правил от царского имени – отвернулись от Годунова, как только он «выдвинулся». Союзников больше нет, теперь вокруг одни конкуренты – хотя бы по праву прецедента. Годунов сам источник интриг против себя. Не вырезал с детьми и холопами как было принято. Великодушие: пусть бывшие, но единомышленники. Действовал по обстоятельствам, не «роняя себя до мщения», но выжидая случая, когда те начнут первыми, чтобы предъявить настоящее обвинение. Хитрил, лукавил. «Ни враг его кто наречет сего яко безумна». Его стихия – контринтрига, встречная игра. Поэтому и вклады в монастыри, и новое строительство, и надписи на колокольне Ивана Великого. Выводил в свите сына, чтобы успеть приучить к мысли: вот новая династия, вот будущий царь; он будет хорош как я, он будет лучше меня. Но им не нужен лучший царь, им даже хороший не нужен, им нужен свой. Жестокий или слабоумный, паралитик или эпилептик, палач или святоша – своего мы принимаем любого, он от бога, а богу виднее.
Или Нагие? Во всяком случае, можно представить себе мотивы. Есть свидетельство, что утром в день гибели царевича Мишка Нагой ходил к Битяговскому просить людей на постройку гуляй-города для потехи Димитрия. Но получил отказ. Нет у меня людей, говорит Битяговский – не дам. Да и вообще, осточертели вы мне, «князья». Все вам не хватает, все «дай денег». Везде вам мерещится унижение вашего княжеского величия. А какие вы цари? Только мальчонка ваш – действительно весь в отца, звереныш. Битяговский уже докладывал в Москву об его снежных игрищах. Снеговик Бельский, снеговик Мстиславский, снеговик Годунов. Снегурочка Ирина. И сабелькой – р-раз! р-раз! Так, мол, обойдусь я с вами, когда на Москве царем сяду. На скотобойне торчит, не выгонишь, насмотрелся. И вот они бранятся. Угрозы, ругань. Убирайся, кричит Битяговский, ничего не получишь. И Нагого выталкивают. Эта годуновская собака – выдворяет царицына брата. Да кто он таков перед нами? Все это он рассказывает брату за обедом, и ярится еще больше. Пьют одну, другую. Нет, пора кончать с этими тварями. Пора… Но тут раздаются крики. Убили! голосит баба. Уб-и-и-ли!!! Нагой вываливается на двор, влезает в седло. Княжий терем – вот он. На руках у няньки дергается окровавленный мальчик. И Нагой, хоть и пьяный, тут же соображает дело. Прячь его! Орет на бабу. В дом, быстро! Дура! Звони, Огурец, в свой колокол, время пришло, сейчас поквитаемся.
Или Шуйский? Аристократ «по отечеству», князь, человек «великой породы». Из немногих, чей род уцелел под опричниной. Из тех, кто умел приспособиться, умел прогнуться. Коренной восточно-русский, из Шуи. Прямой потомок суздальских князей и Калиты, Борис тут не соперник со своими темными татарскими предками. Тих, до времени угодлив. Предпочитает ждать. Качества, достойные сослужить службу умному – например, Годунову. Но Шуйский, если умен, то задним русским умом. Крепок родом и традицией, все остальное – народ, церковь, бог – не так уж важно. Берет терпением, может долго сносить обиду. Все, что ему нужно – род – у него есть, это его камень и правда. Но, повторимся, неумен. Тем годуновским, государственным, аналитическим умом, который нужен, чтобы элементарно просчитать последствия. Дальше собственного носа Шуйский не видит, большинство решений, которые он будет принимать во власти, будут хороши «сейчас», но в будущем только усугубят Смуту. Он вообще суетлив и неосторожен, когда в игре, что губит любую интригу, особенно тонкую. Одна из первых ошибок партии Шуйских в «битве престолов» типична для этого клана – отодвинуть Годунова они попытались слишком рано и поспешно. Еще в 1587 году, когда царствовал Федор, и его жена, царица Ирина (сестра Годунова), перенесла одно за другим несчастные роды. Тогда-то в партии Шуйских и родился замысел как отодвинуть Бориса. Он изящен и, главное, обоснован. Раз царица бесплодна, во избежание династического кризиса следует миром просить царя «прияти второй брак, а царицу отпустити в иноческий чин». Расчет понятен, Борис при троне, только пока его сестра при царе. Нет Ирины, нет и Годунова, а новую жену мы ему подберем, какую следует. Но прошение оскорбительно уже тем, что царица беременна и ждет из Англии опытную акушерку. Составители челобитной обвинены в измене и сосланы, а Шуйский спасен только тем, что воеводствует в Смоленске и к делу вроде как не относится. Но через четыре года Борис именно его отправит в Углич на следствие о гибели царевича. И тот свою лояльность докажет: Борис не виновен, мальчонка погиб в результате несчастного случая. Хотя кроме Нагих и Шуйского никто не знает доподлинно, что случилось в Угличе. Они могли вступить в сговор, о котором нам тоже ничего неизвестно. В игру могли включиться Романовы. Если мальчик выжил, его могли до времени спрятать, хотя бы в тот же Ярославль, куда примчался ночью брат Афанасий. Не потому ли 15 спустя, когда Шуйский пришел к власти, он с легкостью опроверг результаты собственного расследования, объявив миру, что мальчик был убит и сделали это люди Годунова? Не потому ли, что никакого мальчика не было?
Где-то здесь, рядом с мальчиком и Романовыми, в карманах роскошного кафтана Федора Романова – отмычка. Чтобы понять логику происходящего, нужно представить себя в их шкуре. Хотя Шуйскому не позавидуешь, он лежал на плахе, решение Самозванца было отозвано в последнюю минуту. С другой стороны, они все играли «пан или пропал». Или пропал. Шубник, так его называли, он торговал шубами. Смешно, он уже не помнит, о ком речь, о Шуйском или о сокурснике. Годунов, когда пришел к власти, попросту остался один. Никто, кроме Иова, этого последнего из великих патриархов, не прикрывал его спину. «Хитросторойные пронырства бояр велики суть». И он был вынужден громить – и Шуйских, и Бельских, и Романовых. Не мог вырвать только главного козыря, царевича Димитрия. Эту карту Романовы и Шуйские разыгрывали сами и называлась она «Гришка Отрепьев». Такой джокер в колоде. Они были соседями – Отрепьевы и Шестовы, материнская линия романовской династии. Жены, вдовы, матери, сестры – за кулисами Смутного времени много женщин. Отрепьев служил на дворе у Романовых еще до разгрома этого семейства Годуновым. Он даже бывал в Кремле со свитой. Спасаясь от опалы, он постригся – в Железноборовском монастыре недалеко от Самети. Но кто подтолкнул его на роль самозванца? Без протекции и поддержки он неминуемо провалился бы. Шуйский? Уж он-то знал, что случилось в Угличе. Или был реальный, уцелевший в то утро Димитрий? Трудно поверить, чтобы обычный, пусть и небесталанный костромской парень мог проявить чудеса государственной мысли. Изучая его восхождение к власти, постоянно кажется, что действуют вообще двое, Господин и его Тень, иначе было бы не успеть, сколько успел Лжедмитрий.
Когда вести о воцарении Лжедмитрия дошли до монастыря, куда был пострижен в монахи Федор Романов – будущий патриарх Филарет по воспоминаниям монахов буквально плясал от радости. Словно то, что он задумывал еще в Угличе с Шуйским, свершилось. «Теперь-то меня узнаете, теперь я между вами не тот буду», говорит он. И действительно, как только Лжедмитрий воцаряется, Филарет возвращен из ссылки и возвышен до митрополита. Возвращена из ссылки и Мария Нагая. Сцена воскресения блудного сына: мать и «сын» шествуют в Кремль под руку, толпа рыдает; Нагие снова при власти, новый царь словно возвращает кредиты; интрига, начатая Нагими-Шуйскими-Романовыми на угличском подворье, стремительно развивается. Но теперь, когда цель, ради которой все это затевалось, достигнута, когда с династией Годуновых покончено – Лжедмитрий не нужен тоже. Его карта сыграна, но кто займет его место на троне? И теперь уже перессориваются те, кто его подготавливал. Шуйского тащат на эшафот за агитацию против своего ставленника. Кто бы он ни был, Гришка или реальный царевич, от него нужно избавиться; он сделал свое дело, Годуновых вырезали, их больше нет и не будет. Шуйский помилован только затем, чтобы снова устроить переворот. Лжедмитрий погибает, его труп, выставленный на обозрение, изуродован, а на лице скоморошья маска. Он уходит в историю безымянным, отныне никто никогда не узнает, кто же на самом деле целый год сидел на русском троне. На сцене Шуйский, это его звездный час. Что первым делом предпринимает незаконно пришедший к власти человек? То же, что и всегда, дискредитирует власть прежнюю. Шуйский вообще хочет убить двух зайцев. На этом этапе ему выгодно союзничать с Романовыми и он отсылают Филарета, Федора Романова то есть, в Углич. Он делает то, что приказал Годунов пятнадцать лет назад ему самому. В Угличе Филарет должен эксгумировать тело царевича и объявить его святым, то есть сделать ровно противоположное тому, что когда-то сделал Шуйский. Подобное обретение «нетленных мощей» навсегда избавит Шуйского от призрака царевича Димитрия, легенды о чудесном спасении которого снова гуляют по Москве. Не может же покойник быть одновременно и претендентом на трон? Это возможность навсегда очернить Бориса, поскольку святым может стать лишь невинно убиенный, а никак не эпилептик-самоубийца; этим он окончательно вытравит добрую память о годуновском правлении; проклянет выборную власть, от которой на Руси только смута; а Церковь поможет, она теперь карманная; это не годуновский упрямец Иов.
Итак, снова Углич. Все возвращается туда, где началось. Но чем уже круг, тем пронзительнее пустота в центре. Нет там никакого царевича, это мертвая точка, вокруг которой Сашина мысль и воображение бессильно сжимаются кольцами. Воронка, куда все аргументы «за» и «против» просто проваливаются, вылетают. Если в истории есть черные дыры, то одна из них – Углич. Бешеное эго страстей, бесстыжая и беспощадная борьба за власть, в которой испачканы кровью и Церковь, и народ, и государство – бессильны перед этой точкой.
Филарет прибывает в Углич с тем, чтобы эксгумировать тело и объявить о святости невинно убиенного отрока. Чтобы не находилось в гробу, останки Димитрия 15-ти летней давности или еще чьи-то той же давности, положенные вместо уцелевшего царевича, или вообще ничего – Филарета это не должно удивить. Об этом он и так знает, и сообщает в Москву то, что от него ждут: мощи найдены нетленными, готовьте канонизацию. А эти кости мы выбросим, пока их никто не видел, и закопаем другого мальчика. А потом созовем народ и снова вскроем могилу. Дивись, православные, чудо свершилось, новый святой земли русской явился. Тело этого мальчика с почестями переносят в Москву. Ты справился, говорит Шуйский Романову. О чудесах исцеления мы позаботимся сами. Артисты уже наняты и ждут в Архангельском.
Теперь, когда схема ясна, до финальной сцены остается один шаг, но как страшно его сделать. Кто был этот мальчик, положенный вместо царевича? Где его взяли, в какой голодающей деревне купили? Как увели, как умертвили? Вот тебе конфета, хочешь быть царевичем? Или? Хочу.
Так кому же тогда поклоняются эти люди?
Как это точно и страшно, как по-русски.
Безымянный отрок из неизвестной деревни, главный русский святой.